[lindu]

Что мешает любви?
Автор: Геннадий Павленко 24 Апреля 2011

Что мешает любви? Боязнь несвободы. Если этого знания тебе достаточно для понимания своего ограничения, значит ты уже свободен, а значит, можешь любить. Это все. Больше нечего говорить, потому что боязнь несвободы проста. Просто понять, что это значит. Но может быть трудно отказаться от своего страха.

Что значит бояться несвободы? Может быть, это значит, что ты хочешь быть свободным и беспокоишься, как бы у тебя твою вольницу не отняли? Может быть: Но для чего тебе нужна свобода? И от чего ты хочешь быть свободным?

Может быть, ты хочешь свободы для своей натуры, которая требует чего-то, что трудно выразить словами, и только какое-то чувство загнанности заставляет тебя бежать от любви, которая, по твоему мнению, сделает тебя несвободным?

Может быть, ты хочешь свободы для своих желаний, и когда ты понимаешь, что твои желания могут быть непонятными для другого, ты отшатываешься от него?

Может быть, ты хочешь свободы для своих мыслей, а так как ты часто сталкиваешься с тем, что твои мысли многим кажутся: странными, ты начинаешь прятать свои мысли, чтобы люди не беспокоились и своим беспокойство не ограничили бы тебя?

Может быть, ты хочешь свободы для своего разума, который сейчас ограничен твоими стереотипами и ты, не осознавая того, что держит тебя в шокирующей статичности, изо всех сил стараешься вырваться из вязкой глины внутренних ограничений?

Может быть...

Да, несвободным быть тяжело. Этот груз давит на плечи, давит на душу, давит на тебя и заставляет чувствовать себя приниженным. Только кто взвалил на тебя эту ношу?

Люди считают, что кто-то ограничивает их разум, их способности, их волю, а я говорю, только ты сам делаешь это. Только ты продолжаешь нести мешок с требухой, на своих могучих плечах. Мешок почти пуст, так как требуха сыплется из всех дырок, но ты еще помнишь, сколько весил этот мешок, когда тебе предложили взвалить его на себя.

Когда-то тебе сказали, что ты маленький дурачок и ничего не понимаешь в жизни. Это была первая пригоршня шелухи. Затем ты услышал, что тебе еще рано иметь свое мнение, и в мешок, заботливо поданный родными руками родителей, с легким шорохом сыпанулась вторая горсть мусора. Потом тебе настойчиво вдалбливали, что ты будешь одиноким, и мешок потяжелел, потому что рядом мало одиноких людей, и когда ты попытался представить себя одиноким и не смог, тебе пришлось принизить себя в своих мыслях, чтобы ты стал неинтересным людям. Ты принизил себя и стал одиноким.

В начале твоей жизни, твой мешок наполняли все те, чьи котомки уже давно набиты мусором прошлого. Они с радостью опорожняли свои грязные мешки в твою заплечную сумму. Им нравилось то, что и ты становился похожим на них - грустный, одинокий, приниженный, с котомкой. И когда тебя напоследок припорошили пылью, все горько воскликнули: "Ну вот, что мы говорили, видите, как несправедлива жизнь! Вот еще один бедолага и ему тоже тяжело. Жизнь - тяжелая штука!". И ты, глядя на них, понимал: "Да, они правы, жизнь - серая, грязная бабища, которая обманывает всех, кого встретит".

Тут есть одна проблема, ты не можешь избежать встречи с ней, так же, как не можешь убежать от себя. И тут есть надежда, потому что некоторые люди встречают ту же женщину, но в прекрасном, желтом с белым платье, в широкой, с белой вуалью шляпе и с красной розой в руках. Эти люди идут рядом с тобой, но они настолько красивы, что ты вынужден не замечать их, так как их великолепие заставляет тебя мучаться от осознания своего несовершенства.

Вы видите эту жизнь в одно и тоже мгновение, и даже ваши глаза устроены одинаково, но ты угасаешь от серости, а они приходят в восторг от буйства красок. Ты сгибаешься от усталости, а они парят от жизнелюбия. Ты молчишь из страха, а они кричат от радости. И один из этих прекрасных людей - ТЫ.

Вся эта история разворачивается в твоей душе. Все буйство красок кипит в тебе. Вся гамма звуков наполняет тебя. Все многообразие чувств распирает твое тело. Все есть в тебе, но ты, пока, замечаешь только серость, тусклость и упадок.

Куда ни посмотри, везде упадок. Новости, газеты, Интернет, слухи, сплетни, разговоры, фильмы - везде упадок чувств и красок. Если красочно, то катастрофа, если ярко, то кровь, если громко, то взрывы. Если смех, то от боли, если радость, то наперекор всему, если спокойствие, то после смерти.

Тебя оглушает какофония смерти, и ты не можешь противостоять этому разрушению. Ты не можешь сопротивляться насилию, потому что его нет. Сейчас, рядом с тобой, есть насилие? Сейчас, на твоих глазах, кого-то убивают? Рядом с тобой кто-то умер? Нет. Это происходит, но не так часто, как тебе показывают.

Иллюзия, которую создают в тебе, не имеет никакого отношения к тому, что происходит рядом с тобой. Тогда зачем ты принимаешь эту иллюзию? Только потому, что привык?

День. Час пик. Автобус. Пробка. Женщина читает газету. Объявления. Прочитывает раз, второй, третий. Если автобус будет ехать вечно, она никогда не остановится, потому что ей нужно постоянно получать что-то извне. Вал информации высушил ее сознание. Она пуста. Ее душа - спит. Ее разум - дремлет. А ее мысли - крутятся как заведенные. Они не останавливаются. Она думает о работе, о парне, посматривающем на нее, о проезжающей в машине женщине, о пялящемся на нее мужчине, о вывеске у дороги, о своей неудачной жизни, о себе. Ее мысли крутятся и крутятся. Если она будет сидеть вечно, она будет вечно думать об этом. Она привыкла и даже не замечает того, что это верчение укачивает ее, и она погружается в сон, не закрывая глаз.

Она спит, не замечая того. Для того, чтобы отвлечься от этого верчения, она читает газету. Раз, второй, третий. Где-то глубоко внутри, надежно скрытое верчением привычного и умного, живет творческое и спонтанное. Где-то глубоко внутри ее бурлит и бушует творчество. Там, в глубине, рождаются и умирают миры и галактики. Где-то там она создает новые Вселенные, заселяет их жизнью и наблюдает как они стареют и умирают. Где-то там, куда она никогда не заглядывала, идеальный разум создает идеальные творения. Но эти волшебные мерцания никогда не увидят в этом мире, потому что она не позволяет им выйти и стать явными. Если вдруг, случайно, маленькая часть ее божественного творения проявляется перед ее глазами, она со страхом отмахивается от этого видения, пугаясь его совершенства и ужасаясь своей ограниченности.

Она не может быть проводником божественной музыки, так как она разбалансированна. Она как арфа с болтающимися струнами, которые могут издавать гул, но пока не готовы звучать небесной музыкой.

До тех пор, пока мы не отпустим себя, мы не зазвучим небесной музыкой, которая воплощает в себе все, что только есть везде. Мы можем петь, но мы голосим.